Рецензия на книгу «Повелитель мух» – Уильям Голдинг, написанная в рамках конкурса «Книжная полка #1».
«Может, зверь этот и есть… Может… это мы сами.”
Как известно, то, что мы сейчас называем книгой «Повелитель мух», изначально являлось лишь второй частью произведения. В первом варианте события начинались уже на борту самолета, а также были описаны ужасы ядерной войны, во время которой и развернулись те самые действия притчи-антиутопии, которые мы так хорошо знаем. Однако, издатели долго не принимали данную рукопись. В итоге, Уильяму Голдингу пришлось лишь пожать плечами и согласиться на сокращение своего творения. И хотя поначалу публика приняла “Повелителя мух” довольно прохладно, то немного позже книга обрела настоящий успех. И вот уже который десяток лет она продолжает печататься, при этом не теряя популярности, а это, ни много ни мало, более полувека.
Важно отметить, что Голдинг, британец по нации, участвовал во Второй мировой войне, служа в морском флоте. Именно там он лицезрел, как жестоко один человек может обращаться с себе подобным, что впоследствии и отразилось в самой книге. Британцы, будучи представителями империи, «над которой никогда не заходит солнце», всегда трепетно относились к такому литературному жанру как робинзонада. Да и для самого Голдинга окруженность со всех сторон водой — очень близкая тема, ведь он как-никак служил на флоте. Однако, при всем стремлении писать по канонам робинзонады, автору удаётся идти ей наперекор, что я объясню чуть ниже.
Предлагаю теперь перейти непосредственно к произведению. Итак, автор повествует нам о детях, исключительно мальчиках, которые оказываются на острове после авиакатастрофы. Сначала они выбирают вождя, коим становится Ральф, а после – охотников (из числа хористов, что очень важно), которые помимо своего основного занятия должны будут следить за костром, разведенного с целью, чтобы его заметило проплывающее неподалеку судно. Затем Ральф вместе с предводителем охотников Джеком и еще одним мальчиком по имени Саймон отправляются на осмотр местности, чтобы убедиться, а необитаемый ли этот остров, да и остров ли вообще.
После этого перед нами разворачивается настоящая драма. Все попытки Ральфа, стремящегося к наведению порядка и прогрессу при помощи Хрюшы, приводят только к обратному — полному беспорядку и хаосу. Вообще, помимо прозвища одного из героев книги, образ свиньи мелькает перед нами постоянно. Даже сам остров, если посмотреть на него сверху, напоминает это существо. Животное, которое является олицетворением отвращения и антицивилизованности. Если мы вспомним основоположника робинзонады Дефо , где главный герой благодаря своей изобретательности и сообразительности одерживает верх над природой, то здесь мы можем наблюдать совершенно обратную картину. Чем ближе дети стремятся к цивилизованности, например, разводя огонь, тем больший беспорядок они вызывают в своем обществе (костёр приводит к пожару). В этом и состоит главное опасение Голдинга — в обреченности человечества на саморазрушение.
Если прочитать произведение внимательно, можно заметить использовавшуюся в некоторых моментах аллюзию на викторианскую юношескую робинзонаду «Коралловый остров» , где описываются идеализированные хорошие британские мальчики (кстати, имена Ральф и Джек автор взял именно оттуда), справляющиеся с любыми бедствиями, с которыми им приходится столкнуться. Голдинг же построил на этом произведении полную антитезу теории о «хороших британских мальчиках», показав читателям, какими на самом деле могут быть эти “маленькие святые”. Следует вспомнить, что эта книга наполнена аллегориями, поэтому под ребятами подразумевается все общество самой обширной в мире империи на тот момент, и даже всё человечество. В “Повелителе мух” мы видим все этапы становления цивилизации с самого её зарождения. Уильям Голдинг, на себе испытав ужасы войны, хочет сказать, что далеко не только немцы могут быть плохими и жестокими, да и вообще национальность тут не причем. Даже мальчики-хористы (а в католических странах это образ приличия и скромности, который, впрочем, Джек разбивает вдребезги) способны на подобные зверства, при этом, единственное, что сдерживает людей от проявления их ужасной стороны, это социальные ограничители, законы. Для наглядности приведу отрывок:
«Роджер набрал горстку камешков и стал швырять. Но вокруг Генри оставалось пространство ярдов в десять диаметром, куда Роджер не дерзал метить. Здесь, невидимый, но строгий, витал запрет прежней жизни. Ребенка на корточках осеняла защита родителей, школы, полицейских, закона. Роджера удерживала за руку цивилизация, которая знать о нем не знала и рушилась.»
Символом закона и порядка в книге выступает ракушка, которая дает право высказаться на собрании любому, у кого она в руках. При этом, как флаг или герб, она лишь является совершенно обычным предметом, и только люди добавляют подобным вещам необходимые им смыслы. Ко всему прочему, ракушка является и знаком власти, поэтому, когда ее разбивают, Джек громко заявляет, что он сам может стать вождем.
Возможно, у некоторого читателя возникнет вопрос: а почему на острове совсем нет девочек? Неужели Голдинг сексист? Как писатель однажды ответил в интервью, он “был сыном, стал отцом, планирует стать дедом, но он никогда не был девочкой”, поэтому логично, что ему удобнее и правильнее писать именно о мужском поле. Но основная причина заключается всё же том, что если всю цивилизацию уменьшить до размеров группы детей, то разумнее выбрать именно мальчиков. К тому же, Уильям Голдинг не стал добавлять девочек в произведение, с целью избежать появления темы секса в тексте.
В дополнение ко всему, в притче содержится и религиозная тематика: дети оказались на острове после авиакатастрофы, то есть упали с неба: они, если позволите, «падшие ангелы». Впрочем, эти ангелы в скором времени превращаются в настоящих дьяволят. Само название “Повелитель мух” – это перевод имени древнего языческого бога Бааль Звув (Вельзевул), в христианском мире известного как Дьявол. Оказавшись в естественном мире, для мальчиков чуждом и совсем неприветливым, дети начинают верить в скорое возвращение в свой “потерянный рай”, ждать Спасения в виде взрослых, хотя те в это самое время творят дела ничуть не лучше. В момент, когда мальчики мечтают о помощи, всё что посылает им “взрослый” мир — это труп парашютиста, который пугает их еще больше.
Говоря о религиозной стороне произведения, нельзя не упомянуть и о таком персонаже как Саймон, который кажется отчужденным и даже блаженным. Как и любая деталь в этой притче, это неспроста: именно в то время, когда в обществе мальчиков зреет семя жестокости, Саймон находит свою “обитель” и отстраняется от социума, становясь ближе к природе. Фактом является также и то, что Саймоном в английском языке изначально называли апостола Петра (Simon Peter). В книге, перед тем как стать жертвой зверства своих же товарищей, Саймон несет им благое послание, что никакого Зверя нет, и ничего не нужно бояться. Однако, в конечном итоге его убивают, а мы убеждаемся, что настоящим Зверем являются сами дети.
Впрочем, не религией единой. Уильям Голдинг, будучи большим поклонником и ценителем древнегреческого искусства, не мог обойти его стороной. При написании «Повелителя мух» он руководствовался трагедией Эврипида «Вакханки» . Чтобы было немного понятнее, я постараюсь вкратце пересказать сюжет этой древней драмы, и покажу, как она перекликается с творением самого Голдинга.
В трагедии Эврипида повествуется о фивейском царе Пенфее, которому, по его прибытии в город, сообщают, что все женщины в городе сошли с ума: ушли из города, обнажились, обпоясались змеями (образ змея, к слову, также часто встречается в «Повелителе мух – от повсеместных лиан на острове до предположений детей о внешнем обличии Зверя), назвались хором вакханок (охотники в притче Голдинга также состояли из хористов и носили при этом тоги, что еще ближе объединяет их с той эпохой) и начали восхвалять бога Диониса. Доблестный Пенфей, возмутившись, приказывает привязать Диониса к столбу. Однако, тот вскоре освобождается, в очередной раз удивив Пенфея, и предлагает тому пойти и подглядеть за женщинами. Фивейский царь соглашается, а читатель в этот момент осознает, что не такой уж и доблестный этот персонаж (как и любой другой человек имеет свою негативную сторону). Женщины, заметив Пенфея, убивают фивейского царя, приняв его за льва (на Саймона дети напали, тоже посчитав его зверем) и с радостным ликом возвращаются в город, а мать Пенфея несет с собой его голову. И тут их словно пробуждают ото сна – они осознают, кого они убили. В древнегреческой трагедии, как и в книге Голдинга, все заканчивается слезами, всеобщим плачем. В «Повелителе мух» автор использует литературный прием, известный еще со времен Эврипида, под названием «бог из машины» («Deus ex machina» — лат.), когда помощь героям приходит извне, при этом она не обусловлена никакими естественными причинами. Здесь таким спасательным кругом становятся моряки военно-морского флота, которые, впрочем, увидев детей, были удивлены, что это их «хорошие британские мальчики».
“Повелитель мух”, опубликованный в 1954 году, до сих пор остается востребованным и не теряющим актуальности. В середине прошлого века британцы считали себя самыми правильными, самыми воспитанными, носителями истинных джентльменских ценностей. Уильям Голдинг в своем произведении ясно показывает, что они сами могли быть на месте немцев, а от их цивилизованности может не остаться и следа, стоит лишь выпустить на волю Зверя, притаившегося внутри каждого. Во многих англоязычных странах данное произведение входит в списки обязательной школьной литературы. Настоящая мозаика различных смыслов, аллюзий и подконтекстов — она может быть прочитана под самыми разными углами: как становление и гибель цивилизации, как аллегория нацизма (с этим связана ритуальность охотников), через религиозную призму (созданный Богом несовершенный мир-остров) и даже как новосказание древнегреческой трагедии. Однако книга обладает удивительным и редким свойством: при любом прочтении она остается захватывающей и волнующей и не отпускает читателя до самой последней страницы.
Остров. Из джунглей выбираются два мальчика: один – светловолосый, второй – толстый. Они обсуждают катастрофу. Толстый пытается понять, где взрослые, но светловолосый (двенадцатилетний Ральф) предполагает, что взрослых на острове нет. Толстый рассказывает о себе: у него астма, с трёх лет он носит очки, а в школе его дразнили Хрюшей.
Ральф находит площадку из розового гранита, а за ней – красивую песчаную бухту. Он плавает, Хрюша – не умеет. Отец Ральфа – капитан второго ранга; у Хрюши нет отца. Его вырастила тётка – владелица кондитерской. Ральф верит, что отец спасёт их. Хрюша сомневается: во время полёта он слышал, как лётчик говорил об атомной бомбе. Толстый мальчик считает, что все в мире погибли и спасать их некому.
Ральф находит в воде кремовую с розовыми вкраплениями раковину. Хрюша предлагает ему подуть в «рог» для того, чтобы устроить всеобщий сбор. На зов Ральфа из джунглей выходит шестилетний Джонни, затем появляются остальные мальчишки, самого разного возраста и вида. Предпоследними прибегают близнецы Эрик и Сэм, за ними из леса выходит стройный отряд хористов, одетых в чёрные шапочки с серебряными кокардами. Возглавляющий хор Джек Меридью разочарован отсутствием взрослых.
Собравшиеся мальчики знакомятся. Главным выбирают Ральфа. Джек недоволен. Ральф милостиво оставляет ему руководство хором. Джек решает, что на острове хористы будут охотниками.
Ральф, Джек и Саймон (мальчик из хора, постоянно падающий в обморок) идут на разведку. Ральф извиняется перед Хрюшей за то, что выдал всем его прозвище. Мальчики поднимаются на вершину и убеждаются в том, что они находятся на острове. Ральф счастлив. Он считает остров своим. На пути к лагерю дети натыкаются на поросёнка. Джек хочет убить его ножом, но не смеет.
Один из малышей спрашивает у старших, что они собираются делать со змеем-зверем. Ральф пытается убедить детей в том, что никакого зверя нет. Затем он успокаивает мальчиков, говоря, что рано или поздно их спасут. По совету Ральфа дети разводят на горе костёр, зажигая сухие ветки через Хрюшины очки. Пламя горит ярко, но быстро потухает. От искр костра загорается близлежащий лес.
Джек охотится один. Его хор купается. Ральф и Саймон также одни строят шалаши. Малыши и ребята постарше предпочитают отдыхать и есть фрукты. Все с удовольствием ходят на собрания, но не хотят работать. Саймон находит себе пристанище среди лесной чащи.
Мальчики начинают привыкать к жизни на острове. Малыш Персиваль два дня прячется в шалаше, после чего теряет интерес к играм и начинает плакать. Хор поддерживает костёр, дающий столб дыма. Малыши строят песчаные замки у воды. Они держатся обособленно от старших мальчиков.
Джек находит глину и рисует на своём лице кровожадную маску. Хрюша предлагает Ральфу сделать солнечные часы. Внезапно мальчики замечают на горизонте корабль и в ту же минуту понимают, что их дым еле виден. Поднявшись на вершину, Ральф обнаруживает брошенный хористами костёр.
Джек убивает первую свинью. Ральф зол на него. Хрюша поддерживает Ральфа и получает от Джека удар кулаком в живот. Затем Джек разбивает очки Хрюши, в которых трескается одно стекло.
Джек с хористами разжигают огонь. Мальчики жарят свинью.
Ральф устраивает собрание. Он предлагает поговорить серьёзно. Мальчик требует, чтобы выработанные ранее правила неукоснительно соблюдались: дым поддерживался, в туалет ходили в строго отведённое место, мясо жарили только на горе, у основного костра. Затем Ральф в очередной раз пытается успокоить малышей, говоря о том, что на острове нет никакого зверя, за исключением поросят. Хрюша пытается объяснить страх с научной точки зрения. Малыш Фил рассказывает, как ему снились «крученые на деревьях», а потом он проснулся и увидел в лесу что-то большое и страшное. Саймон признаётся, что ночью в лес ходил он, но малыш Персиваль говорит, что зверь выходит из моря. Ральф предлагает определиться с тем, есть зверь или нет, проголосовав за это. Джек выходит из себя. Собрание распадается. Все бегут к морю, чтобы убить зверя. Ральф, Хрюша и Саймон обсуждают потребность во взрослых.
Ночью над островом идёт воздушный бой. Сверху падает парашютист. Утром близнецы Эрик и Сэм разводят костёр и натыкаются на гостя с неба. В ужасе они бегут к шалашам. Ральф созывает собрание, после которого Джек с охотниками и старшими мальчиками идут убивать зверя, а Хрюша остаётся с малышами на берегу. Ральф и Джек исследуют перешеек, но никого не находят.
Ральф смотрит на бескрайнюю гладь моря и понимает, что это конец. Саймон утешает его, говоря, что он обязательно вернётся домой. На охоте Ральф ранит кабан, но тот убегает. В порыве охотничьего азарта мальчики окружают Роберта и бьют его. До горы мальчики добираются ближе к вечеру. Саймон возвращается на берег, чтобы сказать Хрюше, что ребята не успеют вернуться в лагерь до темноты. Джек вынуждает Ральфа взойти ночью на гору. Там они обнаруживают мёртвого парашютиста и жутко пугаются.
Джек созывает собрание. Он говорит, что зверь найден и обвиняет Ральфа в трусости. Затем он предлагает сместить Ральфа с поста главного, но с ним никто не соглашается. Джек убегает в джунгли. Ральф говорит, что всё конечно: их не спасут, так как костёр погас, а разжечь его по-новой мешает зверь. Саймон предлагает ещё раз исследовать гору. Хрюша говорит, что можно сделать костёр на берегу.
Хористы уходят вслед за Джеком. Он предлагает им забыть зверя и жить, охотясь. В тот же день ребята забивают большую свинью. Её голову они решают насадить на кол и принести в дар Зверю.
Джек приглашает сторонников Ральфа присоединится к пиру и его племени.
Повелитель мух – мёртвая свиная голова, на которую слетелись мухи, разговаривает с Саймоном. Мальчик теряет сознание.
На остров надвигается гроза. Саймон приходит в себя. Он обнаруживает мёртвого парашютиста и освобождает его тело от строп. Ральф и Хрюша отправляются на пир к Джеку. После ужина напуганные грозой ребята начинают неистово танцевать. Приняв Саймона за зверя, они забивают его до смерти. Порывом ветром тело парашютиста относит в море.
Ральф говорит Хрюше, что охотники совершили убийство. Хрюша пытается представить это несчастным случаем и предлагает Ральфу забыть обо всём.
В своём племени Джек становится Вождём. Он устанавливает охрану вокруг скального Замка, водит «дикарей» на охоту.
Ральф и Джек принимают решение не следить ночью за костром – у четырёх мальчиков не хватает сил таскать дрова и поддерживать огонь. Ночью Джек, Морис и Роджер нападают на Ральфа и Хрюшу. В темноте Ральф дерётся с близнецами. Племени Джека достаются разбитые Хрюшины очки.
Ральф созывает собрание на четверых. Хрюша решает пойти к Джеку и потребовать назад свои очки. Ральф и близнецы присоединяются к нему. Ральф называет Джека вором. Мальчики дерутся на копьях. Джек повелевает связать близнецов. Ральф называет Джека зверем. Роджер спускает на перешеек огромный камень. Красная глыба разносит на куски раковину и убивает Хрюшу. Тело мальчика слизывают морские волны. Раненый копьём Ральф убегает.
Ральф понимает, что дикари не оставят его в покое. Ночью он узнаёт от близнецов, что перейти на сторону Джека их заставили побоями. Эрик и Сэм говорят Ральфу, что завтра племя вместо свиньи будет охотиться на него. Ральф решает спрятаться вблизи лагеря. Избитые близнецы сдают его место укрытия. Племя сбрасывает на Ральфа огромную каменную глыбу, а затем начинают выкуривать с помощью дыма. Мальчик прорывается на берег, где натыкается на морского офицера с двумя матросами. Дети спасены.
(William Gerald Golding "Lord of the Flies" ) о жизни детей на необитаемом острове.
Краткое содержание
Группа детей разного возраста в результате авиакатастрофы оказывается на необитаемом острове. В попытках самоорганизоваться дети избирают старшего, им становится мальчик по имени Ральф. Это решение не нравится Джеку, лидеру части присутствующих на острове детей. Ральф, более разумный, чем Джек решает заняться постройкой шалашей, поддержанием костра для того, чтобы привлечь спасателей, а также обустройством совместного быта. Джек же настаивает на том, что часть мальчиков должна охотиться, чтобы добывать мясо.
Дети, будучи предоставленными сами себе, очень быстро стали забывать о дисциплине, общих интересах. Костер поддерживался плохо, нерегулярно, из-за чего был упущен шанс на раннее спасение, в строительстве шалашей принимали участие не все ребята, воду носили несистематически. Харизматичный Джек, достигнув успехов в охоте на диких свиней, стал завоевывать все больше авторитета, несмотря на то, что его «программа» содержала в себе меньше шансов на спасение, но больше веселья, сытости.
Лагерь все больше раскалывается на детей, поддерживающих Ральфа, и на «охотников», поддерживающих Джека. Раскол усугубляется тем, что дети начинают считать, что на острове водится таинственный зверь, которого опасаются. Джек считает, что он в силах либо справиться со зверем, либо задобрить его, чтобы он не трогал мальчиков. Ральф остается в меньшинстве, с ним остаются 2 брата-близнеца и мальчик по прозвищу Хрюша, толстый, страдающий астмой, но очень рассудительный малый, которого Джек очень сильно невзлюбил.
В один момент Джек уводит большую часть мальчиков, которые образуют подобие племени. Они беспрекословно признают авторитет Джека как вождя (авторитет Ральфа был гораздо более шаткий), охотятся на диких свиней и пытаются переманить всех, кто поддерживает Ральфа. После одной из успешных охот Джек оставляет в жертву зверю голову свиньи, от вида которой у одного из мальчиков по имени Саймон начинается припадок. После пира по случаю добычи мяса в припадке культового танца мальчики из племени Джека убивают Саймона, приняв его за зверя. У мальчиков это не вызывает больших противоречий. Более того, «охотники» Джека ночью нападают на Ральфа и его товарищей, чтобы отобрать очки Хрюши - единственный способ добыть огонь на острове. «Племя» Ральфа оказывается лишенным источника огня (и, следовательно, шансов на спасение), а Хрюша - возможности видеть (у него сильная близорукость). Ребята решают пойти к «охотникам», чтобы попросить обратно очки, но общение не получилось, Джек и Ральф вступили в рукопашную схватку, а Хрюша был убит камнем, который «охотники» использовали для обороны «лагеря». Тут же начинается охота на Ральфа, который чудом смог убежать и залечь в джунглях. На следующий день охота продолжилась и «охотники» подожгли джунгли и загнали Ральфа к морю. В самый критический момент Ральф встречает военных моряков, которые причалили к острову, увидев дым от джунглей.
Книга заканчивается тем, что Ральф плачет над тем, что он утратил детскую непосредственность и невинность.
Смысл
В романе "Повелитель мух" Голдинга показано, какие изменения претерпевают ценности людей (детей), будучи помещенными в непривычные обстоятельства. Нравственная деградация происходит очень быстро даже у детей, воспитываемых по самым высоким стандартам (самыми «плохими» оказываются мальчики из церковного хора). Путь от воспитанных детей до полудикого племени очень короток - он занял мало времени: из благовоспитанных детей получились убийцы, приносящие жертвы неизвестному (несуществующему в действительности) существу.
В критической ситуации, когда дети дошли до стадии, когда они готовы истреблять друг друга, их спасают взрослые, которые, собственно, сами допустили подобную катастрофу на большой земле и в гораздо большем масштабе (первоначально Уильям Голдинг имел в виду ядерную войну, которая и привела к эвакуации детей с большой земли).
Ну и наконец, люди готовы подменять самые правильные ценности на «повелителя мух» (дьявола), лишь немногие могут придерживаться своих ценностей в экстремальных обстоятельствах.
Вывод
Несмотря на то, что роман Уильяма Голдинга "Повелитель мух" затрагивает важные и актуальные вопросы, а также весьма популярен во всем мире, мне он не понравился
(допускаю, что одной из причин этого является не вполне хороший перевод). Поэтому рекомендовать его не буду.
Философский роман-притча Уильяма Голдинга «Повелитель мух» впервые увидел свет в 1954 году. Первоначально многие издательства отказывались брать рукопись неизвестного автора, но когда произведение было напечатано, оно сразу же завоевало внимание как читателей, так и критиков. Простой сюжет, реалистичные детские образы, психологически выверенная подоплёка поступков персонажей, экзотическое место действия слились в «Повелителе мух» в страшную антиутопию, показывающую «озверение» рода человеческого.
На протяжении XX века большинство литературоведов рассматривало «Повелителя мух» как роман-предупреждение , роман – указание на то, чем может закончится для цивилизации приверженность идеям нацизма и фашизма. Между тем, политическая составляющая произведения – всего лишь одна из исторических частностей, в то время как смысл «Повелителя мух» - более обширен и всеобъемлющ. В своём романе Голдинг показал не конкретные, характерные для определённого времени идеи, а вневременную сущность человеческой натуры – греховной, страшной, опускающейся до самых жестоких преступлений в условиях отсутствия позитивной сдерживающей силы.
Завязка романа приходится на момент знакомства Ральфа и Хрюши: встретившиеся после авиакатастрофы мальчики пытаются осознать, что с ними произошло, и наметить пути решения проблемы. Собранные трубным гласом морского рога английские дети (малыши, пяти-шести лет и подростки – десяти-тринадцати) поначалу пытаются сохранить на острове культурные и цивилизационные основы своей страны.
Мальчики устанавливают правила, главным из которых является постоянное поддержание дымящего костра. Огонь в «Повелителе мух» становится символом жизни – он служит надеждой на спасение, около него греются и разгоняют ночные страхи. Для защиты от дождя дети строят шалаши, для уборной находятся укромное место. Старшие мальчики помогают малышам доставать высоко растущие фрукты. Жизнь на острове идёт почти идеально: двенадцатилетний Ральф воспринимает новый, лишённый взрослых мир как сказку, некую идиллию, в которой всё хорошо. Другие дети поначалу относятся к случившемуся с ними как к игре: малыши строят на берегу песчаные замки, бывшие хористы во главе с Джеком Меридью становятся «охотниками».
Всё меняется с первой кровью. Как только Джек понимает, что ему по силам убить поросёнка, охота из забавы превращается в образ жизни. Вслед за своим вожаком бывшие хористы меняется до неузнаваемости: они наносят на лица кровожадные маски и полностью отдаются жажде убийства. Ощущение собственной значимости и власти затмевает собой всё – в том числе и желание вернуться в привычный мир людей. В начале охотники бросают костёр, затем и вовсе превращаются в дикое племя во главе с Вождём, чьи приказания исполняются беспрекословно. Новая, опьянённая вседозволенностью цивилизация, поглощённая первобытным страхом перед неведомым Зверем, решает умилостивить последнего ужасным даром – насаженной на палку свиной головой. Когда последняя протухает, вокруг неё собираются мухи, превращая и без того омерзительный предмет в материализовавшийся облик Зла.
Образ Зверя в романе соотносится с образом Дьявола («повелитель мух» – в переводе с древнееврейского означает «Вельзевул»). Первоначально Зверь появляется в ночных кошмарах малышей, которые видят его как «змея», висящего на деревьях. Оптимистично настроенный Ральф считает Зверя выдумкой, Хрюша отрицает его существование, опираясь на научные знания о мире, остальные ребят в тайне боятся того, кто может их убить, не подозревая, что, в первую очередь, бояться нужно самих себя. Это знание открывается только одному из мальчиков – самому слабому и, одновременно, самому разумному – постоянно падающему в обморок Саймону. Столкнувшись один на один со свиной головой, он начинает мысленно разговаривать с ней и получает чёткий ответ о том, что Зверь – это «неотделимая часть» его самого.
Полноценный Зверь складывается из совокупности маленьких «зверей», которыми становятся одичавшие охотники: начав с уничтожения свиней, они заканчивают убийством себе подобных. Первоначально охоту на человека они маскируют под игру: один мальчик изображает свинью, другие делают вид, что загоняют «её» в ловушку и убивают. Затем звериные инстинкты когда-то цивилизованных детей выходят наружу и убийство совершается по-настоящему.
Ральф, Хрюша и близнецы Эрик и Сэм, ставшие невольными свидетелями и, возможно, участниками убийства Саймона, настолько потрясены случившимся, что пытаются сделать вид, будто этого не было. Никто из мальчиков не желает вспоминать о «пляске», но когда избежать этого не удаётся, каждый предпочитает остановиться на версии, что произошедшее с Саймоном – всего лишь несчастный случай. Последующее убийство Хрюши, совершённое при свете солнца, и травля Ральфа служат кульминацией «Повелителя мух». Окончательно обезумевшие дети выпускают своего внутреннего «Зверя» на волю и останавливаются только в присутствии более грозной, созидательной силы – высадившегося на остров английского офицера. Последний становится в романе прообразом высшего божественного начала, разом прекратившего все споры и распри и одним своим присутствием победившего Дьявола.
Художественные образы мальчиков соотнесены в романе с конкретным человеческим началом: Ральф – добрый, культурный, стремящийся к порядку, не боящийся ответственности; Хрюша – косноязычный, умный, умеющий рассуждать изобретатель; Саймон – слабый, зрящий в корень философ-индивидуалист; Джек – властолюбивый диктатор; Роджер – угодливый слуга и жестокий садист; близнецы Эрик и Сэм – простые, плывущие по течению люди, симпатизирующие добру, но склоняющиеся под грубой силой; малыши – ещё неокрепшие личности, не успевшие сделать выбор между добром и злом, но чувствующие последнее интуитивно.
© Перевод. Е. Суриц, 2013
© Издание на русском языке AST Publishers, 2014
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)
Светловолосый мальчик только что одолел последний спуск со скалы и теперь пробирался к лагуне. Школьный свитер он снял и волочил за собой, серая рубашечка на нем взмокла, и волосы налипли на лоб. Шрамом врезавшаяся в джунгли длинная полоса порушенного леса держала жару, как баня. Он спотыкался о лианы и стволы, когда какая-то птица желто-красной вспышкой взметнулась вверх, голося, как ведьма; и на ее крик эхом отозвался другой.
– Эй, – был этот крик, – погоди-ка!
Кусты возле просеки дрогнули, осыпая гремучий град капель.
Светловолосый мальчик остановился и подтянул гольфы автоматическим жестом, на секунду уподобившим джунгли окрестностям Лондона.
– Двинуться не дают, ух и цопкие они!
Тот, кому принадлежал голос, задом выбирался из кустов, с трудом выдирая у них свою грязную куртку. Пухлые голые ноги коленками застряли в шипах и были все расцарапаны. Он наклонился, осторожно отцепил шипы и повернулся. Он был ниже светлого и очень толстый. Сделал шаг, нащупав безопасную позицию, и глянул сквозь толстые очки.
– А где же дядька, который с мегафоном?
Светлый покачал головой:
– Это остров. Так мне по крайней мере кажется. А там риф. Может даже, тут вообще взрослых нет.
Толстый оторопел:
– Был же летчик. Правда, не в пассажирском отсеке был, а впереди, в кабине.
Светлый, сощурясь, озирал риф.
– Ну, а ребята? – не унимался толстый. – Они же, некоторые-то, ведь спаслись? Ведь же правда? Да ведь?
Светлый мальчик пошел к воде как можно непринужденней. Легко, без нажима он давал понять толстому, что разговор окончен. Но тот заспешил следом.
– И взрослых, их тут совсем нету, да?
– Вероятно.
Светлый произнес это мрачно. Но тотчас его одолел восторг сбывшейся мечты. Он встал на голову посреди просеки и во весь рот улыбался опрокинутому толстому.
– Без всяких взрослых!
Толстый размышлял с минуту.
– Летчик этот…
Светлый сбросил ноги и сел на распаренную землю.
– Наверно, нас высадил, а сам улетел. Ему тут не сесть. Колеса не встанут.
– Нас подбили!
– Ну, он-то вернется еще, как миленький!
Толстый покачал головой:
– Мы когда спускались, я – это – в окно смотрел, а там горело. Наш самолет с другого края горел.
Он блуждал взглядом по просеке.
– Это все от фюзеляжа.
Светлый потянулся рукой и пощупал раскромсанный край ствола.
На мгновенье он заинтересовался:
– А что с ним стало? Куда он делся?
– Волнами сволокло. Ишь, опасно-то как, деревья все переломаты. А ведь там небось ребята были еще.
Он помолчал немного, потом решился:
– Тебя как звать?
Толстый ждал, что его, в свою очередь, спросят об имени, но ему не предложили знакомиться; светлый мальчик, назвавшийся Ральфом, улыбнулся рассеянно, встал и снова двинулся к лагуне. Толстый шел за ним по пятам.
– Я вот думаю, тут еще много наших. Ты как – видал кого?
Ральф покачал головой и ускорил шаг. Но наскочил на ветку и с грохотом шлепнулся.
Толстый стоял рядом и дышал, как паровоз.
– Мне моя тетя не велела бегать, – объяснил он, – потому что у меня астма.
– Ассы-ма-какассыма?
– Ага. Запыхаюсь я. У меня у одного со всей школы астма, – сказал толстый не без гордости. – А еще я очки с трех лет ношу.
Он снял очки, протянул Ральфу, моргая и улыбаясь, а потом принялся их протирать замызганной курткой. Вдруг его расплывчатые черты изменились от боли и сосредоточенности. Он утер пот со щек и поскорей нацепил очки на нос.
– Фрукты эти…
Он кинул взглядом по просеке.
– Фрукты эти, – сказал он. – Вроде я…
Он поправил очки, метнулся в сторонку и присел на корточки за спутанной листвой.
– Я сейчас…
Ральф осторожно высвободился и нырнул под ветки. Сопенье толстого тотчас осталось у него за спиной, и он поспешил к последнему заслону, отгораживавшему его от берега. Перелез через поваленный ствол и разом очутился уже не в джунглях.
Берег был весь опушен пальмами. Они стояли, клонились, никли в лучах, а зеленое оперенье висело в стофутовой выси. Под ними росла жесткая трава, вспученная вывороченными корнями, валялись гнилые кокосы и то тут, то там пробивались новорожденные ростки. Сзади была тьма леса и светлый проем просеки. Ральф замер, забыв руку на сером стволе, и щурясь смотрел на сверкающую воду. Там, наверное, в расстоянии мили, лохматилась у кораллового рифа белая кипень прибоя и дальше темной синью стлалось открытое море. В неровной дуге кораллов лагуна лежала тихо, как горное озеро – разнообразно синее, и тенисто-зеленое, и лиловатое. Полоска песка между пальмовой террасой и морем убегала тонкой лункой неведомо куда, и только где-то в бесконечности слева от Ральфа пальмы, вода и берег сливались в одну точку; и, почти видимая глазу, плавала вокруг жара.
Он соскочил с террасы. Черные ботинки зарылись в песок, его обдало жаром. Он ощутил тяжесть одежды. Сбросил ботинки, двумя рывками сорвал с себя гольфы. Снова вспрыгнул на террасу, стянул рубашку, стал среди больших, как черепа, кокосов, в скользящих зеленых тенях от леса и пальм. Потом расстегнул змейку на ремне, стащил шорты и трусики и, голый, смотрел на слепящую воду и берег.
Он был достаточно большой, двенадцать с лишним, чтоб пухлый детский животик успел подобраться; но пока в нем еще не ощущалась неловкость подростка. По ширине и развороту плеч видно было, что он мог бы стать боксером, если бы мягкость взгляда и рта не выдавала его безобидности. Он легонько похлопал пальму по стволу и, вынужденный наконец признать существование острова, снова упоенно захохотал и стал на голову. Ловко перекувырнулся, спрыгнул на берег, упал на коленки, обеими руками подгреб к себе горкой песок. Потом выпрямился и сияющими глазами окинул воду.
– Ральф…
Толстый мальчик осторожно спустил ноги с террасы и присел на край, как на стульчик.
– Я долго очень, ничего? От фруктов этих…
Он протер очки и утвердил их на носу-пуговке. Дужка уже пометила переносицу четкой розовой галкой. Он окинул критическим оком золотистое тело Ральфа, потом посмотрел на собственную одежду. Взялся за язычок молнии, пересекающей грудь.
– Моя тетя…
Но вдруг решительно дернул за молнию и потянул через голову всю куртку.
– Ладно уж!
Ральф смотрел на него искоса и молчал.
– По-моему, нам надо все имена узнать, – сказал толстый. – И список сделать. Надо созвать сбор.
Ральф не клюнул на эту удочку, так что толстому пришлось продолжить.
– А меня как хочете зовите – мне все равно, – открылся он Ральфу, – лишь бы опять не обозвали, как в школе.
Тут уж Ральф заинтересовался:
Толстый огляделся, потом пригнулся к Ральфу. И зашептал:
– Хрюша – во как они меня обозвали.
Ральф зашелся от хохота. Даже вскочил.
– Хрюша! Хрюша!
– Ральф! Ну Ральф же!..
Хрюша всплеснул руками в ужасном предчувствии:
– Я сказал же, что не хочу…
– Хрюша! Хрюша!
Ральф выплясал на солнцепек, вернулся истребителем, распластав крылья, и обстрелял Хрюшу:
– У-у-уф! Трах-тах-тах!
Плюхнулся в песок у Хрюшиных ног и все заливался:
– Хрюша!!
Хрюша улыбался сдержанно, радуясь против воли хоть такому признанию.
– Ладно уж. Ты только никому не рассказывай…
Ральф хихикнул в песок.
Снова на лице у Хрюши появилось выражение боли и сосредоточенности.
– Минуточку…
И он бросился в лес. Ральф поднялся и затрусил направо.
Там плавный берег резко перебивала новая тема в пейзаже, где господствовала угловатость; большая площадка из розового гранита напролом врубалась в террасу и лес, образуя как бы подмостки высотой в четыре фута. Сверху площадку припорошило землей, и она поросла жесткой травой и молоденькими пальмами. Пальмам не хватало земли, чтобы как следует вытянуться, и, достигнув футов двадцати роста, они валились и сохли, крест-накрест перекрывая площадку стволами, на которых очень удобно было сидеть. Пока не рухнувшие пальмы распластали зеленую кровлю, с исподу всю в мечущемся плетеве отраженных водяных бликов. Ральф подтянулся и влез на площадку, в прохладу и сумрак, сощурил один глаз и решил, что тени у него на плече в самом деле зеленые. Он прошел к краю площадки над морем и заглянул в воду. Она была ясная до самого дна и вся расцвела тропическими водорослями и кораллами. Сверкающим выводком туда-сюда носились рыбешки. У Ральфа вырвалось вслух на басовых струнах восторга:
– Потряса-а-а!
За площадкой открылось еще новое чудо. Какие-то силы творенья – тайфун ли то был или отбушевавшая уже у него на глазах буря – отгородили часть лагуны песчаной косой, так что получилась глубокая длинная заводь, запертая с дальнего конца отвесной стеной розового гранита. Ральф, уже наученный опытом, не решался по внешнему виду судить о глубине бухты и готовился к разочарованью. Но остров не обманул, и немыслимая бухта, которую, конечно, мог накрыть только самый высокий прилив, была с одной стороны до того глубокая, что даже темно-зеленая. Ральф тщательно обследовал ярдов тридцать и только потом нырнул. Вода оказалась теплее тела, он плавал как будто в огромной ванне.
Хрюша снова был тут как тут, сел на каменный уступ и завистливо разглядывал зеленое и белое тело Ральфа.
– А ты ничего плаваешь!
Хрюша снял ботинки, носки, осторожно сложил на уступе и окунул ногу одним пальцем.
– Горячо!
– А ты как думал?
– Я вообще-то никак не думал. Моя тетя…
– Слыхали про твою тетю!
Ральф нырнул и поплыл под водой с открытыми глазами; песчаный край бухты маячил, как горный кряж. Он зажал нос, перевернулся на спину, и по самому лицу заплясали золотые осколки света. Хрюша с решительным видом стал стягивать шорты. Вот он уже стоял голый, белый и толстый. На цыпочках спустился по песку и сел по шею в воде, гордо улыбаясь Ральфу.
– Да ты что? Плавать не будешь?
Хрюша покачал головой:
– Я не умею. Мне нельзя. Когда астма…
– Слыхали про твою какассыму!
Хрюша снес это с достойным смирением.
– Ты вот здорово плаваешь!
Ральф дал задний ход к берегу, набрал в рот воды и выпустил струйку в воздух. Потом поднял подбородок и заговорил:
– Я с пяти лет плавать умею. Папа научил. Он у меня капитан второго ранга. Как только его отпустят, он приедет сюда и нас спасет. А твой отец кто?
Хрюша вдруг покраснел.
– Папа умер, – пролепетал он скороговоркой. – А мамка…
Он снял очки и тщетно поискал, чем бы их протереть.
– Меня тетенька вырастила. У ней кондитерская. Я знаешь, сколько сладкого ел! Сколько влезет. А твой папа нас когда спасет?
– Сразу, как только сможет.
Хрюша, струясь, выбрался из воды и голый стал протирать носком очки. Единственный звук, пробивавшийся к ним сквозь жару раннего часа, был тяжелый, тягучий гул осаждавших риф бурунов.
– А почему он узнает, что мы тут?
Ральф нежился в воде. Перебарывая, затеняя блеск лагуны, как кисея миража, его окутывал сон.
– Почему он узнает, что мы тут?
«Потому что, – думал Ральф, – потому что – потому». Гул бурунов отодвинулся в дальнюю даль.
– На аэродроме скажут.
Хрюша покачал головой, надел очки и сверкнул стеклами на Ральфа.
– Нет уж. Ты что – не слыхал, чего летчик говорил? Про атомную бомбу? Все погибли.
Ральф вылез из воды, встал, глядя на Хрюшу и сосредоточенно соображая.
Хрюша продолжал свое:
– Это же остров, так?
– Я на гору влезал, – протянул Ральф. – Кажется, остров.
– Все погибли, – сказал Хрюша. – И это остров. И никто ничего не знает, что мы тут. И папаша твой не знает, никто.
Губы у него дрогнули, и очки подернулись дымкой.
– И будем мы тут, пока не перемрем.
От этих слов жара будто набрякла, навалилась тяжестью, и лагуна обдала непереносимым сверканьем.
– Пойду-ка, – пробормотал Ральф, – там вещи мои.
Он бросился по песку под нещадными, злыми лучами, пересек площадку и собрал раскиданные вещи. Снова надеть серую рубашечку оказалось до странности приятно. Потом он поднялся в уголок площадки и сел на удобном стволе в зеленой тени. Прибрел и Хрюша, таща почти все свои пожитки под мышкой. Осторожно сел на поваленный ствол возле небольшого утеса против лагуны; и на нем запрыгали путаные блики.
Он опять заговорил:
– Надо их всех искать. Надо чего-то делать.
Ральф не отвечал. Тут был коралловый остров. Укрывшись в тени, не вникая в прорицания Хрюши, он размечтался сладко.
Хрюша не унимался:
– Сколько нас тут всех?
Ральф встал и подошел к Хрюше.
– Не знаю.
То тут, то там ветерок рябил натянутую под дымкой жары гладкую воду. Иногда он задувал на площадку, и тогда пальмы перешептывались, и свет стекал кляксами им на кожу, а по тени порхал на блестящих крылышках.
Хрюша смотрел на Ральфа. На лице у Ральфа тени опрокинулись, сверху оно было зеленое, снизу светлое от блеска воды. Солнечное пятно застряло в волосах.
– Надо делать чего-то.
Ральф смотрел на него, не видя. Наконец-то нашлось, воплотилось столько раз, но не до конца рисовавшееся воображению место. Рот у Ральфа расплылся в восхищенной улыбке, а Хрюша отнес эту улыбку на свой счет, как знак признанья, и радостно захохотал.
– Если это правда остров…
– Ой, что это?
Ральф перестал улыбаться и показывал на берег. Что-то кремовое мерцало среди лохматых водорослей.
– Камень.
– Нет. Раковина.
Хрюша вдруг закипел благородным воодушевлением.
– Точно. Ракушка это. Я такую видал. На заборе у одного. Только он звал ее рог. Задудит в рог – и сразу мама к нему выбегает. Они жуть как дорого стоят.
У Ральфа под самым боком повис над водою росток пальмы. Хилая земля все равно уже вздулась из-за него комом и почти не держала его. Ральф выдернул росток и стал шарить по воде, и от него в разные стороны порхнули пестрые рыбки. Хрюша весь подался вперед.
– Тихо! Разобьешь…
– А, да ну тебя.
Ральф говорил рассеянно. Конечно, раковина была интересной, красивой, прекрасной игрушкой; но манящие видения все еще заслоняли от него Хрюшу, которому среди них уж никак не могло быть места. Росток выгнулся и загнал раковину в водоросли. Ральф, используя одну руку как опору рычага, другой рукой нажимал на деревцо, так что мокрая раковина поднялась и Хрюше удалось ее выловить.
Наконец можно было потрогать раковину, и теперь-то до Ральфа дошло, какая это прелесть. Хрюша тараторил:
– …рог. Жуть какой дорогой… Ей-богу, если бы покупать, так это тьму-тьмущую денег надо выложить… он у них в саду на заборе висел, а у моей тети…
Ральф взял у Хрюши раковину, и ему на руку вытекла струйка. Раковина была сочного кремового цвета, кое-где чуть тронутого розоватым. От кончика с узкой дырочкой к разинутым розовым губам легкой спиралью вились восемнадцать сверкающих дюймов, покрытых тонким тисненым узором. Ральф вытряхнул песок из глубокой трубы.
– …получалось как у коровы, – говорил Хрюша, – и еще у него белые камушки, а еще в ихнем доме птичья клетка и попугай зеленый живет. В белый камушек, ясно, не подуешь, вот он и говорит…
Хрюша задохнулся, умолк и погладил блестящую штуку в руках у Ральфа.
Ральф поднял на него глаза.
– Мы ж теперь можем всех созвать. Сбор устроить. Они услышат и прибегут…
Он сияя смотрел на Ральфа.
– Ты для этого, да? Для этого рог из воды вытащил?
Ральф откинул со лба светлые волосы.
– Как твой приятель в него дул?
– Он вроде как плевал туда, – сказал Хрюша. – А мне тетя не велела, из-за астмы. Вот отсюдова, он говорил, надо дуть. – Хрюша положил ладонь на свое толстое брюшко. – Ты попробуй, а, Ральф. И всех скликаешь.
Ральф с сомненьем приложился губами к узкому концу раковины и дунул. В раковине зашуршало – и только. Ральф стер с губ соленую воду и снова дунул, но опять раковина молчала.
– Он вроде как плевал.
Ральф сделал губы трубочкой, впустил в раковину струйку воздуха, и раковина будто пукнула в ответ. Оба покатились со смеху, и в промежутках между взрывами смеха Ральф еще несколько минут подряд извлекал из раковины эти звуки.
– Он вот отсюдова дул.
Ральф наконец-то понял и выдохнул всей грудью. И сразу раковина отозвалась. Густой, резкий гул поплыл под пальмами, хлынул сквозь лесные пущи и эхом откатился от розового гранита горы. Птицы тучами взмыли с деревьев, в кустах пищала и разбегалась какая-то живность.
Ральф отнял раковину от губ.
– Вот это да!
Собственный голос показался ему шепотом после оглушающих звуков рога. Он приложил его к губам, набрал в легкие побольше воздуха и дунул опять. Загудела та же нота; но Ральф поднатужился, и нота взобралась октавой выше и стала уже пронзительным, надсадным ревом. Хрюша что-то кричал, лицо у него сияло, сверкали очки. Вопили птицы, разбегались зверюшки. Потом у Ральфа перехватило дух, звук сорвался, упал на октаву ниже, вот он споткнулся, ухнул и, прошуршав по воздуху, замер.
Рог умолк – немой, сверкающий бивень; лицо у Ральфа потемнело от натуги, а остров звенел от птичьего гомона, от криков эха.
– Его жуть как далеко слыхать.
Ральф отдышался и выпустил целую очередь коротких гудочков.
Вдруг Хрюша заорал:
– Глянь-ка!
Среди пальм ярдах в ста по берегу показался ребенок. Это был светлый крепыш лет шести, одежда на нем была порвана, а личико перемазано фруктовой жижей. Он спустил штаны с очевидной целью и не успел как следует натянуть. Он спрыгнул с пальмовой террасы в песок, и штанишки сползли на щиколотки; он их перешагнул и затрусил к площадке. Хрюша помог ему вскарабкаться. А Ральф все дул, и уже в лесу слышались голоса. Мальчуган присел на корточки и снизу вверх блестящими глазами смотрел на Ральфа. Убедившись, что тот, очевидно, не просто так развлекается, а занят важным делом, он удовлетворенно сунул в рот большой палец – единственный оставшийся чистым.
Над ним склонился Хрюша:
– Тебя как звать?
– Джонни.
Хрюша пробормотал имя себе под нос, а потом прокричал Ральфу, но тот и бровью не повел, потому что все дул и дул. Он упивался мощью и роскошью извлекаемых звуков, лицо раскраснелось, и рубашка трепыхалась над сердцем.
Крики из лесу приближались.
Берег ожил. Дрожа в горячих струях воздуха, он укрывал вдалеке множество фигурок; мальчики пробирались к площадке по каленому глухому песку. Трое малышей не старше Джонни оказались удивительно близко – объедались в лесу фруктами. Кто-то щуплый и темный, чуть помоложе Хрюши, выбрался из зарослей и залез на площадку, радостно всем улыбаясь. Шли еще и еще. По примеру простодушного Джонни садились на поваленные стволы и ждали, что же дальше. Ральф продолжал выпускать отдельные пронзительные гудки. Хрюша обходил толпу, спрашивал, как кого зовут, и морщился, запоминая. Дети отвечали ему с той же готовностью, как отвечали взрослым с мегафонами. Кое-кто был голый – те держали одежду под мышкой, кто-то был полуодет, другие даже одеты, в школьных формах, серых, синих, коричневых – кто в свитерке, кто в курточке. Тут были эмблемы и даже девизы, полосатые гольфы, фуфаечки. Зеленая тень укрывала головы, головы русые, светлые, черные, рыжие, пепельные; они перешептывались, лепетали, они во все глаза глядели на Ральфа. Недоумевали. И ждали.
Дети парами и поодиночке показывались на берегу, выныривая из-за дрожащего марева. И тогда взгляд сначала притягивался к пляшущему на песке черному упырю и лишь затем поднимался выше и различал бегущего человека. Упыри были тени, сжатые отвесным солнцем в узкие лоскутья под торопливыми ногами. Ральф еще дул в рог, а к площадке над бьющимися черными лоскутьями уже неслись двое последних. Двое круглоголовых мальчиков с волосами как пакля, повалились ничком и, улыбаясь и тяжко дыша, как два пса, смотрели на Ральфа. Они были близнецы и до того одинаковы, что в это забавное тождество просто не верилось. Дышали в лад, улыбались в лад, оба здоровые и коренастые. Губы у близнецов были влажные, на них будто не хватило кожи, и потому у обоих смазались контуры профиля и не закрывались рты. Хрюша склонился над ними, сверкая стеклами очков, и между кличами рога слышно было, как он заучивает имена:
– Эрик, Сэм, Эрик, Сэм.
Скоро он запутался; близнецы трясли головами и тыкали друг в друга пальцами под общий хохот.
Наконец Ральф перестал дуть и сел, держа рог в руке и уткнувшись подбородком в коленки. Замерло эхо, а с ним вместе и смех, и настала тишина.
Из-за блестящего марева на берег выползало черное что-то. Ральф первый увидел это черное и не отрывал от него взгляда, пока все не посмотрели туда же. Но вот непонятное существо выбралось из-за миражной дымки, и сразу стало ясно, что чернота на сей раз не только от тени, но еще от одежды. Существо оказалось отрядом мальчиков, шагавших в ногу в две шеренги и странно, дико одетых. Шорты, рубашки и прочий скарб они несли под мышкой; но всех украшали черные квадратные шапочки с серебряными кокардами. От подбородка до щиколоток каждого укрывал черный плащ с длинным серебряным крестом по груди слева и наверху с треугольным жабо. От тропической жары, спуска, поисков пищи и вот этого потного перехода под палящим небом лица у них темно лоснились, как свежепромытые сливы. Вожак отряда был облачен точно так же, только кокарда золотая. Ярдах в десяти от площадки его люди по команде встали, задыхаясь, обливаясь потом, качаясь под нещадными лучами. Сам он отделился от них, вспрыгнул на площадку в разлетающемся плаще и со света щурился в почти непроглядную темень.
.jpg)