Столица России-матушки, Триумфальная площадь, 31-е число. Территория оцеплена членами Национал-Большевистской партии (далее – НБП ). Большинство партийцев – генерация середины и конца 80-х, «поколение Пепси», но попадаются и намного младше. Над головами молодых людей реют знамена движения: «имперские» серп с молотом, стилизованные под красно-черно-белую фашистскую символику. Дикость для типичного постсоветского обывателя, «явление взаимоисключающих параграфов» или попросту парадокс для политика, историка или философа. Поодаль от своих «адептов» суетится и предводитель этой воинствующей своры, изрядно постаревший, но не уступающей бодрости духа своим товарищам Эдуард Лимонов. Юные борцы с режимом скандируют: «Да – Смерть!». Вскоре пиршество независимых умов нарушает вполне предсказуемое появление милиции. На место развернувшихся баталий представители правоохранительных органов прибывают не с пустыми руками: «жандармы второго особого полка» не забывают захватить и легендарные «демократизаторы», сиречь резиновые дубинки. Кого-то упекут на 15 суток за решетку, кто-то отделается лишь синяками и, переступив порог собственного жилища, ринется планировать ответный уличный перфоманс. Очередная акция «несогласных», типичное выступление радикальной молодежи. «Шумим, братец, шумим» , — невольно вспоминаются искрометные слова классика. Сложно поверить, но когда-то НБП являла собой коалицию одаренных и талантливых личностей, отколовшихся от общей массы творческой интеллигенции 90-х годов и имевших крайне нестандартные и авангардные взгляды на мир и политику в частности. Когда же из своеобразной «перестроечной» богемы НБП превратилась в экстремистское и ныне запрещенное движение? Об этом поговорим подробнее, попутно обращаясь к биографиям отцов-основателей партии, изредка совершая вынужденный экскурс в прошлое.
На тот момент, когда в головах оппозиционеров только забродила мысль о создании единого объединения, Эдуарду Лимонову перевалило за «полтинник». К тому времени он успел уже закрепиться в массовом сознании исключительно как ярчайший представитель постмодернистской российской литературы и фигура весьма экстравагантная и неординарная.
Назвать отрочество Лимонова (настоящая фамилия — Савенко) романтичным и безоблачным сложно. В семнадцать лет будущий революционер-диссидент присоединяется к основной пролетарской плеяде советского социума и становится этаким мастером «на все руки»: подрабатывает грузчиком, строителем и монтажником-высотником. В этом же возрасте он открывает в себе «писательский дар» и поступает в Харьковский педагогический институт, попутно печатаясь в мелких областных изданиях. К середине 70-х годов Лимонов эмигрирует в Соединенные Штаты и устраивается на работу в Нью-йоркской газете «Новое русское слово». В своих писательских начинаниях новоиспеченный журналист обличает «загнивающий» капитализм и обнажает изнанку буржуазного образа жизни. Как и следовало того ожидать, его персона попадает под пристальное внимание властей, а крупные издания объявляют бойкот его резким и «неудобным» опусам. Несмотря на первую волну нападок и всеобщее непонимание, Лимонову удается добиться появления на свет своего первого романа под названием «Это я – Эдичка». В своем дебютном произведении автор не пытается сдерживать себя в рамках цензуры, запереть непокорное колкое слово, вырывающееся наружу. Напротив, Лимонов не боится травмировать своего читателя. В ход идет шоковая терапия: тут тебе и ненормативная лексика, откровенная брань, которой сдобрена большая часть романа, и натуралистичные описания откровенных сцен, в том числе и содомических, в которых писатель продолжает традиции битников. «Эдичка» принес своему автору как международную известность (книга не раз издавалась на английском и французском языках), так и еще один хлесткий аргумент в копилку неприятелей. Упоминание этого «нетленного» произведения вскоре превратилось в общеупотребительное клише, удобно вписывающиеся в единое полотно компрометирующих сведений. Сам Лимонов призывает рассматривать роман с социально-политической точки зрения, а образ Эдички – лирического героя и резонера – невозбранно отделять от личности автора.
Если мировосприятие Лимонова и пересекалось на ранних этапах своего развития с теми или иными взглядами, то только с идеологией коммунизма. В 1980 году он проживает некоторое время в Париже, где сближается с руководителями ФКП и публикуется в журнале «Революсьон», основном печатном органе парижских коммунистов. Во Франции Лимонову удается прижиться и даже получить гражданство. Но, пожертвовав спокойствием и собственной безопасностью, он возвращается в уже «трещащий по швам» СССР, чтобы взбодрить общественность, возглавить армию новоявленных революционеров и добавить собственную лепту в развернувшемся государственном перевороте.
В своих начинаниях Эдуард Лимонов и Александр Дугин не могли не пересечься. Вместе с пламенным патриотизмом их объединяло и враждебное отношение к Западным веяниям, только подбиравшимся по тем временам к нашей стране. Возмущало их и безвозмездная утрата культуры, духовности и исконно русских традиций, постепенная и неизбежная стремительная трансформация российского общества в проевропейское. Если полгода спустя первый будет участвовать в обороне Белого дома, то второй погрузится с головой в обличение «мировой империи зла», зловредной американской сущности.
В партию Александр Дугин, в выражениях лица которого угадываются следы пережитых невзгод и лишений, вступает, как говорится, бывалым солдатом, уже успевшим за четверть века многое повидать. Он увлекается историей Третьего Рейха, оккультизмом и кроулианством, вначале 90-х работает с рассекреченными документами КГБ и неустанно занимается журналистикой: в частности, ведет передачу «Тайны века», показ которой осуществил «Первый канал». В недалеком будущем его ожидает блестящая карьера преподавателя МГУ, подготовка научных трудов на тему российской конспирологии и активная политическая деятельность. Будучи социологом и философом, Дугин разрабатывает новые политические концепты и становится чем-то вроде идеологического крыла партии. Кстати, именно он стоит за авторством аббревиатуры НБП. Если же на миг отбросить статус ученого, то вместо серьезного образа философа и педагога перед нами окажется такой же концептуалист и шутник, как и вся остальная троица. Достаточно вспомнить о случае, поведанном Егором Летовым: «жили мы как-то у Курехина – Дугин, я и Нюрыч. Однажды мы просыпаемся, я направляюсь открыть форточку, а Дугин, задумавшись, спрашивает: «А вот где у нас Омск находится?». Ему отвечают: «На юге Сибири, где же еще», на что он неожиданно заявляет: «А что, если казахи ветер отравили? Ну-ка, срочно закрой окно: ветер отравленный! Я знаю, у них есть камышовые люди, а посередине Балхаша находится огромный остров, где живет гигантский, исполинский кот, которому они все поклоняются» .
(слева направо: Дугин, Лимонов и Летов)
1 мая 1993 года появляется первое упоминание о Национал-большевистской партии. Если в роли спикера, публичного лица выступает Лимонов, то Дугин приобретает статус идеолога новоявленной организации. Задача, преследуемая Александром Гельевичем — прийти к рациональному решению, компромиссу, отбросив изжившие себя деление на левых и правых, сочленив их идеи воедино. В списке запланированных реформ наличествует и возврат отколовшихся стран, повторное объединение в единый тандем Советского Союза: присутствие серпа и молота на официальном флаге партии не случайно. В это же время открывается и официальная партийная пресса – газета «Лимонка», призванная нести политические и интеллектуальные манифесты национал-большевизма в массы. Вместе с Лимоновым и Дугиным первым партбилетом обзаводится Егор Летов , а затем и Сергей Курехин , при жизни так и не получивший официального документа, подтверждающего его членство.
Несмотря на то, что Летов и Курехин были принципиально разными музыкантами, сближает их одно: обоих с нами больше уже нет. Меньше чем через два года, Сергей умрет от редкого и неизлечимого заболевания – саркомы сердца. Егор хоть и дотянет до «нулевых», но ночь на 19 февраля 2008 года станет для него последней. Каждый из них являлся художником собственных независимых суждений. Если первый склонялся к стандартному песенному четырехкуплетному формату, то второго влекло новаторство, ему нравилось нарушать существующие каноны. Летов принадлежал к оппозиции, он был мятежником и бунтарем. Все его музицирование в рамках группы «Гражданская оборона» можно расценить как один затянувшийся саундтрек для очередного марша «несогласных». Выступление Курехинской «Популярной Механики » — это целое шоу, совмещающее в себе и кино, и элементы хореографии, и прямой контакт с публикой, разом воздействующее на все существующие органы чувств.
К середине «девяностых» Курехин знакомится с Александром Дугиным, а вместе с тем начинает интересоваться политикой и переквалифицируется в теле и радиоведущего. Ему предстоит создать легендарный советский мем, однажды заявив о том, что «Ленин – гриб и радиоволна », взять интервью у лидера КПРФ Геннадия Зюганова и одним из первых заговорить о существовании «забугорного» андерграунда, «английского музыкального подполья», делясь со слушателями собственными записями таких «дичайших зверюг», как «Psychic TV », «Coil » и «Current 93 ». Вплоть до роковой кончины коварный мистификатор будет водить за нос окружающих его людей. С ними он играл, подшучивал над ними и разыгрывал их. Даже гибель Курехина будет покрыта лёгким флером загадочности: словно он выполнил предначертанные свыше задачи, завершил свою земную миссию и покинул этот бренный мир.
В 1995 году организуется последнее и самое масштабное появление на сцене «Поп-Механики». Под влиянием Дугина, действие приобретает форму трибьюта, становится вечером памяти писателя и мистика Алистера Кроули. Актеры выступают обнаженными. Двоих приковывают к вращающимся крестам. Тонкая насмешка как над самим Кроули, так и над религией в целом. Сам Курехин походит на пришельца из-за своего необычного серебристого облачения. В качестве «интермиссий» — выступления Дугина, зачитывающих отрывки из произведений оккультиста. Увы, шоу не было увековечено на пленку должным образом: осталась лишь любительская съемка происходящего. «Мы быстро сошлись, ему всё было страшно интересно. Мне он был чрезвычайно симпатичен, и мы дружили вплоть до его смерти. Поскольку я находился тогда в формате НБ, Курёхин тоже находился в этом формате. Он, правда, не испытывал интереса ни к партии, ни к национал-большевизму, но ему было интересно со мной. Это был искренний интерес, как люди увлекаются шахматами, буддизмом или фигурным катанием. Вот что было с Курёхиным. На его творчестве это, наверное, не сказалось, кроме последней «Поп-механики 418», которую мы планировали вдвоём. Там курёхинская лёгкость перешла в метафизический ужас. Но ему это нравилось» , — сетует об удивительном творческом союзе Дугин, вскользь упоминая и о совместном выступлении.
Меньше чем через год Курехина вынужденно госпитализируют. Лимонов попытается сыграть на образовавшейся шумихе: осторожно подкравшись и выждав время, в полагающейся ему манере предложит Сергею членство, коронно передав ему партбилет. Стоит ли говорить, что Дугин, в те дни часто навещавший угасавшего на глазах друга, прознав о подлых намерениях Лимонова, решительно откажется выполнить наказ: «А что касается пресловутого членского билета №418, который, якобы, был вручён Курёхину незадолго до его смерти, то он до сих пор у меня лежит. Я не передавал его, Курёхин никогда не был членом НПБ. Билет я не передал, так как Сергей был в больнице и Лимонов со свойственной ему эгоистической грубостью хотел сделать пиар своей партии» .
Незадолго после смерти Сергея Курехина, Дугин решится покинуть партию. Его уход серьезно пошатнет устоявшуюся политику партии. Раскол был неминуем: Александр Гельевич мечтал о создании интеллектуального и разумного движения, клуба авангардно отличающихся художников. С поддержкой Лимонова разумно мыслящая организация превратилась в партию «оскотинившихся малолетних неврастеников: «Стоило Лимонова оставить на хозяйстве одного, и уехать, к примеру, в Питер, НБП мгновенно превращалась в полу-богемный, полу-хулиганский бедлам. Лимонов приводил в подвал на Фрунзенской клоунов в гриме Гитлера с Арбата, делал татуировки гранат на своей стареющей жёлтой коже, снимался без штанов для глянцевых журналов и обучал этому непотребству юношей и девушек как своеобразной чисто лимоновской мудрости. Я приезжал и видел полный развал. Постепенно восстанавливая интеллектуальную атмосферу. И дух учёного парадоксализма». Вскоре, в одном из интервью, глядя на бесчинства и творящийся хаос, Дугин припомнит: «Я всегда был против слова «партия» в названии НБП. Лимонов хотел персонально повыпендриваться, создать партию «лимоновцев». Моё же участие на первых этапах дало «НБ». Я думаю, что историки рассудят, в какой степени и что в НБП от «НБ», а что от «П»» . Со своей стороны, Александр Гельевич предпринимает попытку образования собственного автономного движения. Таким образом, рождается Международный Евразийский Союз, при создании которого философ постарался избежать ошибок, когда-то совершенных Лимоновым: «Ребята собрались делать великое дело. Они вдохновляются моими идеями, но свои шаги со мной не согласовывают. Я порой ужасаюсь результатам, иногда радуюсь. Но при этом я их не оставил совсем. Потому что несу за них ответственность. Сейчас ЕСМ становится массовым молодежным движением. И это создает новые риски. Важно избежать вульгарности, упрощения тонкой теории евразийства, опасности соскальзывания к каким-то примитивным клише. Евразийство – это «империя плюс дружба народов». И здесь чрезвычайно важны оба термина. Удержать этот баланс, я понимаю, трудно. Но необходимо. Предоставив младоевразийцам полную автономию, я все же несу за них большую долю ответственности. Но самое главное в том, что постепенно евразийство становится органичным социальным субъектом, коллективным существом. И в какой-то момент идея, которая воплощена во мне, перейдет на это существо. И тогда уже заживет своей жизнью» .
Политическая активность Летова ослабевает еще раньше. Во время предвыборной кампании 1996 года он окончательно отойдет на задний план, перестав играть ключевую роль в жизни НБП. Конечно, он еще успеет засветиться на очередном партийном снимке, сделанном двумя годами позднее, но это уже не будет иметь никакого значения. Мало того, по заявлению Дугина, Летов, ухитрившийся рассориться даже с бесконечно дружелюбным, деликатным и избегавшим острые углы Курехиным, обладал неоднозначным и вспыльчивым темпераментом.
Штурвал полноправно переходит в руки Лимонова. С этой поры, начинается сближение позиций национал-большевиков с либералами, к которым нацболы поначалу относились враждебно. Осуществляется энергичный приток свежих сил: все больше и больше молодых людей причисляют себя к многотысячной армии Национал-большевистской партии. Вместе с юными максималистами внутри партии образуется воинственные настроения. Невольно вспоминается пророческая фраза Курехина, вскоре пересказанная Дугиным и ставшая безрадостным прогнозом: «он говорил что, если Лимонов будет настаивать на своём, то через несколько лет он станет главой яркой экстремистской партии, бессмысленной, бесперспективной, но шумной. Так оно и вышло» .
Начнут с малого: 10 марта 1999 года в Центральном доме кинематографистов закидывают тухлыми яйцами режиссера Никиту Михалкова . Хулиганов задержат и даже приговорят к двум с половиной годам лишения свободы, но на этом нахальные выходки «разъярённых подростков» не прекратятся. К началу «нулевых» активистами предпринимаются первые «акции прямого действия»: 2 августа 2004 года нацболы захватывают кабинет министра здравоохранения и социального развития Зурабова, а несколькими месяцами позднее, и приемную Администрации Президента РФ. В средствах массовой информации смелую выходку сравнят с декабристским восстанием 1825-го года. Тридцати девяти участникам будут предъявлены обвинения в незаконном удержании власти. Лимонова же задержат еще в 2001 году и по обвинению в незаконном хранении огнестрельного оружия упекут на два года за решетку. После своего выхода из острога, он будет позиционировать себя как «статусный человек», переживший лишения и познавший бытие тюремной жизни.
Властители еще долго будут наблюдать за этими «невинными» проделками самоутверждающейся молодежи, пока не запретят НБП в «седьмом» году как опасное экстремистское движение. Фактически, она еще существует, но в качестве коалиции новоиспеченной «Другой России», отличающейся более мягкой, «центристской» политической программой. Также он намеревается баллотироваться в президенты и решительно выдвигает свою кандидатуру в выборах «двенадцатого» года. Если победу вновь одержит нынешний президент, то он не побоится оспорить действия решение избирательной комиссии в суде. Не страшит Лимонова и преднамеренное заказное убийство, безжалостная расправа над ним. Понять его можно: молодость, а с ней и лучшее время жизни уже позади. Время умереть за свободу, постичь смерть на поле боя как истинный мятежник, вплоть до надгробной доски оставшись верным своим идеалам. Впрочем, если не он, так кто-нибудь другой продолжит расшатывать монолитные и нерушимые своды тоталитарного строя, замаскированного под внешнюю оболочку благополучной и благоустроенной проевропейской демократии.
31 декабря 2010 года. Канун «мирового» Нового года. Несмотря на предстоящее торжество, на Триумфальной площади намечается традиционное шествие радикальной молодежи. Ленинский проспект. 15:40 по московскому времени. Собравшийся было «на выход» Эдуард Лимонов замечает необычную шумиху: во дворе его дома происходит энергичный съезд различных спецподразделений. Пути выхода невозбранно отрезаны. Часы отсчитывают каждый проведенный в бездействии миг. Пропустить предстоящее мероприятие недопустимо. Остается одно: покинуть укрытие и будь что будет. Спустя пять шагов подходят «жандармы», интересуются, спрашивают «куда направляемся». Предсказуемое развитие событий, этого и стоило ожидать. При попытке узнать причину задержания, капитан, со слов Лимонова, отвечает: «С вами хотят провести профилактическую беседу по поводу недопущения участия в несанкционированных митингах» . Провести «беседу» после митинга не представляет быть возможным. Сперва его отвезут в Ломоносовское ОВД, где вынесут уже подготовленный вердикт: «за хулиганство и прилюдную брань» . Новый год он встретит за решеткой. За время пребывания в тюрьме, находясь в спецприемнике, оппозиционер повстречает и Бориса Немцова, «абсолютно неуместного в этом тюремном декоре с его тропическим загаром» , также угодившего за проведение «несанкционированных митингов».
Их было четверо. Каждый из них являлся глубоко одаренной личностью, художником своего дела. Лимонова не устроила позиция «кухонного мыслителя» и он пошел в наступление: принялся призывать к открытой конфронтации молодёжь, а сам возглавил это новоявленное войско, обернувшись в неугомонного, заигравшегося в войнушку тинэйджера. Агрессивность прагматичного воителя была чужда этим романтикам и двое из них уклонились от принудительного насилия, разбредясь по своим жизненным тропам: Летов не доживет до весны, а Дугин поднимется вверх по карьерной лестнице. Гения-Курехина заберёт сам Бог, чтобы тот ненароком не превратился в жалкую карикатуру на самого себя – лучше разом потухнуть, чем тихо истлеть. Ответить на вопрос, смогла ли эта «четверка» воплотить свои замыслы и повлиять на российское бытие предстоит нам, свежей генерации мыслящего общества, стоящего на пороге нового столетия.
Это видео от 27 мая 1994 года. Группа "Гражданская оборона" исполняет песню "И вновь продолжается бой" на национал-коммунистической рок-акции "Русский прорыв" в СК "Крылья Советов" в Москве. Время тогда было другое, и что-то из фестиваля было показано по 1-му каналу в рамках "Программы "А"" . На видео камера неоднократно фиксируется на вывешенных в зале флагах национал-большевистской партии - красное полотнище с белым кругом и чёрным серпом и молотом в круге. Кстати, на этом же фестивале вступительное слово говорил сооснователь (вместе с Дугиным) НБП Эдуард Лимонов.
Вот что пишет Википедия по поводу флага НБП:
В частности, по мнению критиков, стиль символики НБП аналогичен стилю символов Третьего рейха: флаг НБП похож на знамя Третьего рейха, за исключением символа советских большевиков - серпа и молота, расположенных на том месте, где на флаге Третьего рейха располагалась свастика. В связи с этим серп и молот на флаге нацболов часто называют «стилизованной свастикой».Сочетание красного, белого и чёрного цветов даёт хороший контраст при визуальном восприятии.
Безусловно, флаг, вызывающий прямые ассоциации с флагом Третьего Рейха был выбран Лимоновым и Дугиным не случайно. Такая символика - хороший способ привлечения к себе внимания и политического троллинга, хоть слова такого в 1994 году и не знали ещё. Впрочем, у флага НБП есть официальное объяснение и без отсылок к Третьему Рейху.
Подобный же элемент троллинга использует православный монархист Константин Кинчев на концертах "Алисы", вывешивая на сцене красные полотнища с белым кругом и вписанной в него чёрной буквой "А". Естественно, соответствующие вопросы ему тоже задают, но он отвечает, что, "каждый реагирует в меру своей испорченности" и к нацизму Кинчев относится "резко отрицательно".
Испорчены мы или нет, но, как бы то ни было, действительно, сейчас любой флаг формата "красное полотнище, белый круг, что-то чёрное в круге" вызывает прямые ассоциации с нацистской символикой и порождает соответствующие вопросы.
В 1945 году, в Советском союзе, государстве, победившем фашизм, то ли меньше заботились о том, у кого какие ассоциации могут возникнуть, то ли, действительно, люди были меньше испорчены.
12 августа 1945 года в Москве прошёл парад физкультурников. И среди прочей символики несли на нём флаги вышеописанного формата:
Возможно, действительно, тогда никаких ассоциаций с Третьим Рейхом это не вызывало, хоть многие жители СССР могли видеть нацистские флаги живьём, а не в кино.
А вот сам парад целиком:
Посмотрите, зрелище красочное. А соответствующий фрагмент с флагом находится на 8:50.
Падение тоталитарной идеологии, сопровождавшее крушение СССР, обнаружило запутанный и противоречивый клубок понятий, претендующих на выражение русской национальной идеи, получивший меткое обозначение "национал-большевизма"... .Основная мысль национал-большевизма формулируется довольно просто. Революция объявляется закономерным явлением русской истории, а большевики — продолжателями державного творчества России, выразителями русской исконной государственной идеи. Поначалу ленинскую РСФСР, а после 1927 года Советский Союз, национал-большевики объявляют новыми формами существования русского национального дома; их русским патриотам должно защищать и поддерживать, поскольку эти государственные образования выражают и защищают интересы русского народа, обеспечивают его существование и процветание.
В различные периоды советской эпохи вышеуказанная стержневая идея иногда видоизменялась и обрастала разнообразными добавлениями, но анализ любой национал-большевицкой концепции обнаруживает присутствие этой основной идеологической схемы.
Отождествление Исторической России с РСФСР/СССР не является исключительным атрибутом национал-большевизма. В этой категорически ложной оценке национал-большевики сходятся в трогательном единении с западными и российскими русофобами (которым необходимо очернить Царскую Россию, и вообще всякое проявление русского национального самосознания, отождествляя русскую державность с СССР и проецируя на нее советские преступления и мерзости), а также с некоторыми нынешними искренними, но наивными патриотами России (на Западе их теперь называют русскими "либерал-националистами"), для которых как Имперская Россия, так и Советский Союз тождественны и потому одинаково неприемлемы — суть выражение единой ущербной державной этики и должны компенсироваться то ли самоупразднением русской государственности через одностороннее "самоограничение" (по сути, историческую капитуляцию) русских, то ли через строительство новой общественной утопии в России, на этот раз "национально-либеральной".
Первые сигналы национал-большевизма заметны уже в 1920 году, в воззвании генерала Брусилова к офицерам и командованию Белых Армий. Знаменитый и талантливый стратег, в то время уже служивший коммунистам, призывал своих бывших коллег и однокашников прекратить сопротивление Коминтерну и встать на защиту РСФСР от поляков, в тот момент решивших военным путем вернуть Польше утраченное при Богдане Хмельницком и царе Алексее Михайловиче обладание колыбелью русской государственности — Малороссией. Призыв генерала Брусилова, возможно не составленный, а только подписанный им лично, был выпущен с одобрения советской власти, сознательно использовавшей призывы к патриотизму в тех случаях, когда это ей было необходимо или выгодно.
Если национал-большевизм брусиловского воззвания был эмбриональным и конъюнктурным, то год спустя, в 1921 году, уже в эмигрантской среде, появилась более развитая мировоззренческая схема, вылившаяся в движение так называемых "сменовеховцев", среди которых выделялся некий Н. В. Устрялов. В этом движении национал-большевизм уже оснащен тем же аппаратом аргументов, что и сегодня, с одной существенной разницей: коммунизм и советчина на русской земле у сменовеховцев представлены как исторически завершенные явления — вероятность крушения советского строя игнорируется полностью, хотя в те годы зыбкость советской власти была очевидна.
Нынешние национал-большевики, после 1991 года, не могут оперировать аргументами неколебимости советской системы: им приходится их замещать теориями о подрыве СССР: то ли через измену внутри КПСС, то ли по проискам внешних противников, в особенности Америки. Они не могут признать, что советский режим был изначально внутренне обречен, они также игнорируют, что Запад на самом деле не был заинтересован в крушении советской системы в самом СССР, а только проводил политику сдерживания коммунистической экспансии в собственную сферу влияния.
Для врагов России и ее соперников коммунизм оказался историческим подарком, орудием геополитического и экономического развала их противника — вспомним кто, когда и зачем заслал Ленина и его команду в Российскую Империю.
Национал-большевики также не желают признать, что КПСС — стержень Советского Союза, встроенный даже в его основной закон (параграф 6 Конституции СССР в последней редакции) и следовательно, вина в преступлениях советской власти против русских полностью разделяется компартией СССР и ее идейными потомками, вроде теперешней КПРФ, сознательно только сменившей "СС" в прежнем обозначении на "РФ".
Сменовеховцев, несомненно, курировали советские органы разведки и идеологической диверсии. У них были деньги, периодика, возможности просоветской агитации. Однако в белой эмиграции они значительного успеха не имели, хотя и раздували свое значение всемерно. Единичное возвращение в СССР таких знаменитостей как Куприн или Вертинский произошло больше по личным мотивам (конец жизненного пути, желание умереть не на чужбине), а потому эти эпизоды невозможно представлять, как массовое осознание "правоты" сотворенного над Россией преступления. "Смена вех" оказалась уделом нескольких десятков активистов и немногих тысяч из среды миллионов Русского Рассеяния.
С течением времени сменовеховство переросло из гибридного русско-советского патриотизма в чисто советский патриотизм, более не затруднявшийся попытками оправдать коммунистический эксперимент над завоеванной "Октябрем" Россией как "продолжение органичного российского развития". Облик СССР в идеологии сменовеховцев вытеснил облик России, и с национал-большевицких позиций они все больше продвигались в сторону чистого пробольшевизма.
Но национал-большевицкая схема не была заброшена. Она возродилась в известном варианте в СССР, когда был завершен акт "политического мародерства"… Офицерам Красной Армии вернули почти все дореволюционные звания и погоны, одновременно оставляя красные звезды на фуражках, и конечно красные флаги компартии. Война с Германией заставила власть возродить, частично и уродливо, русское национальное самосознание, чтобы с его помощью бороться с врагом. С тех пор изуродованный коммунистической идеологией вариант русского национального сознания существовал в качестве постоянно помыкаемого идейного приживальщика в советской храмине. Однако это ущербное прозябание имело на какой-то короткий срок и продолжительное последствие: в тяжких условиях постоянных окриков из ЦК КПСС немногие герои духа все же смогли использовать формальную терпимость советам хотя бы и ограниченной русскости и предпринять восстановление основ национального сознания России. Примером такого духовного подвига является ныне покойный В. А. Солоухин.
Когда же механизм КПСС остановился, пришлось "перестраиваться", то советские державники, как и в 1941 году, взяли на вооружение русские национальные ценности, теперь уже в качестве основного своего инструмента. Национал-большевизм усилился и превратился в центральную доктрину тех остатков коммунистической номенклатуры, которым по разным причинам не нашлось места за "демократическим банкетом" в Российской Федерации.
Но как и прежде, национальное у национал-большевиков не искренне, а притворное — выборочно цитируя И. А. Ильина, они полностью выговорить его идеи не могут, так же как не могут освоить полноты нашего исторического наследия. Приветствуя, например, кадет русского белого зарубежья, национал-большевики не думают хотя бы из вежливости отказаться от коммунистических красных флагов и звезд, а портреты поляка Дзержинского — сознательно считавшего убийство наибольшего числа русских людей своей миссией — так и висят в кабинетах его служебных наследников, в семьях которых, замечу мимоходом, очень вероятно, тоже числятся жертвы "Железного Феликса".
С самого своего зарождения национал-большевизм сталкивается с острым противоречием. Вся идеология коммунизма — западническая, и документированно русофобская — от Маркса до самого Ленина. Финансирование и распространение революционного движения делалось открытыми и безоговорочными врагами России и русского народа, и все революционные вспышки нашего века, включая и "триумф" 1917 года выводят на враждебных Исторической России инспираторов и исполнителей, в подавляющем большинстве иностранцев. Таким образом, сам замысел, что революционное движение и его кульминация в 1917 году суть национальная идея и продолжение русского государственного творчества — бред, диаметрально противоположный историческим фактам.
Поэтому национал-большевики предпочитают трактовать РСФСР/СССР как данность своей исторической программы, а Ленина — как "великого человека", не углубляясь даже слегка в детали этих двух своих кумиров. Если же национал-большевика заставить полемизировать на тему революции и революционеров, то в хаосе повторяемой в качестве заклинаний советской агитки проступит давно затасканная ложь и клевета по адресу Государя и Государыни, дворян и офицеров, Церкви, "буржуазии" и т. п. Неприкосновенными остаются мифический "пролетариат" (батраки, чернорабочие, "социально близкие") и партия коммунистов со своими нерусскими вождями. То есть, коммунистическая революция для национал-большевика категорически священна, и любая его попытка доказать, что 1917 год является не захватом и ломкой, а "продолжением державного строительства Исторической России", сразу раскрывает сущность национал-большевизма — как антирусской идеологии, пытающейся выжить, притворяясь патриотической.
То же происходит с фактологией общественных преступлений советской власти: Гражданской войны, гонения на русское православие, концлагерей, истребления русской национальной аристократии и интеллигенции, уничтожения русского крестьянства, превращение русского рабочего в государственного раба, истребления казаков, гонения на все исторические сословия России, ломки и коверканья русской культуры — все эти прекрасно известные, вещественно доказанные действия (купальный бассейн на месте храма Христа Спасителя, к примеру) вызовут в лучшем случае: "произошли ошибки" — сквозь стиснутые зубы — с последующим кликушеским кукареканьем по поводу советских "достижений" — индустриализации, космоса, атомного оружия и т.п. Как будто Царская Россия была страной каменного топора, и без коммунистической революции никогда бы не достигла того сомнительного по качеству прогресса, который приписывают себе большевики.
Особенно нагло и кощунственно звучит приравнивание красных к белым (то есть Троцкого и Сталина к Деникину и Колчаку) — дескать красные "тоже воевали за Россию". Где и когда в лозунгах Красной Армии кроме марксизма и классовой ненависти звучали еще и русские патриотические темы, национал-большевики конечно указать не могут. Также как и обсудить национальный состав органов ВЧК, "вклад" латышских стрелков в создание РСФСР, контрактные карательные отряды из китайцев в "рабоче-крестьянской" (не народной, а классовой) армии коммунистов.
"Примирение" красных с белыми, якобы во имя гибнущей России, тоже из набора демагогии национал-большевизма. Нигде в этой лицемерной затее не говорится о раскаянии красных, о том что очевидная возможность гибели России есть следствие именно коммунистического ига. В "примирении" коммунисты не предлагают смиренно трудиться над исправлением причиненного ими зла отечеству, под идейным руководством, например, РОВСа, или Имперского Союза-Ордена; а напротив — "примирение" предполагает, что белые должны включиться в борьбу за Россию (советскую) под общим руководством коммунистов. Так что под видом "примирения" предлагается идейная капитуляция белых (победителей в историческом испытании) перед красными (исторический экзамен провалившими).
Так же лицемерно окрашено в красный цвет требование "не вычеркивать" коммунизм из истории России, причем под "невычеркиванием" подразумевается не вечная память жертвам коммунизма, или необходимость лечить на века изуродованное тело России, а оправдание и восхваление коммунистов и их "достижений" (неужто лагерной системы на Колыме?, а может быть Соловецкого Лагеря Особого Назначения?). О, если можно было бы действительно "вычеркнуть" советчину из истории русского народа, сделать ее "небывшей"! Но не о таком вычеркивании пекутся коммунисты в облике "патриотов". Под "невычеркиванием" они подразумевают хвалу, одобрение, моральное подчинение изначальным ценностям советского коммунизма.
В наборе агитпропа национал-большевиков особое место занимает тема "победа над фашизмом" и "защиты России" во время Второй Мировой войны. Для национал-большевиков желательно свести весь советский период — от Ленина до Черненко (Горбачев не в счет, его уже не считают "советским") — к четырем годам, от июня 1941 до июня 1945. Война с гитлеровской Германией коснулась всех жителей СССР; советский агитпроп прочно оборудовал ее события набором мифов, в котором самым видным является "ключевая роль коммунистов и ВКП(б)" в победе над беспощадным и грозным противником (на самом деле, например, будущий надсмотрщик ЦК КПСС по идеологии М. Суслов удрал из Севастополя при приближении Вермахта).
Конечно, как во всякой мифологии, вымыслы не выдерживают анализа своих настоящих истоков: если бы революция в России не победила, то наверное не было бы вообще Гитлера и гитлеризма, а без гитлеризма не произошла бы и война. Захват коммунистами России спровоцировал появление гитлеризма, дал Гитлеру идеологический заряд; таким образом, советская власть своим собственным существованием вызвала тот дух кровавой бойни, от которого русский народ не оправился до сих пор.
Будучи демагогическим по существу, национал-большевизм боится и избегает логического анализа своих позиций, предпочитая действовать разными вариантами крика площадных эмоций. Так поступал еще первый государственный преступник, вождь коммунистов Ленин.
Особенную проблему для национал-большевизма представляет наличие русской Белой эмиграции, физических и духовных потомков Белых воинов, рассеянных по всему миру, сохранивших в течение нескольких поколений веру и верность России. Они являются живым примером чистого русского патриотизма, не зависящего от советчины, не поющего дифирамбов "вождям", считающего революцию 1917 года величайшей трагедией и злом, а не "продолжением" державного развития России.
Русское Белое зарубежье имеет множество единомышленников в отечестве, его престиж — как наследника Белого Движения — высок и растет далее, и по мере своего прозрения русские патриоты со здоровым гражданским и национальным сознанием получают возможность использовать на благо национального возрождения все то, что с такой любовью и таким усердием собирали и берегли для России ее дети, рассеянные по всему миру.
По сущности своей притворной ориентации национал-большевики вступают в контакт с белыми — как в самой России, так и вне ее. За границей, по целому ряду причин, национал-большевикам легче маскировать свое истинное лицо; часто они это делают, используя показную православную набожность, и елейно рассуждают о духовности (от которой им по сути также далеко, как и до солнца). Делают они это для того, чтобы втереться в доверие белым, по возможности перехватывая в свои руки связь зарубежных русских патриотов с Россией. Заодно национал-большевикам желательно показать, что русское Белое зарубежье как бы санкционирует советский патриотизм: ведь приезжающие в Россию белые, именно как белые, оказываются в залах, где нагло висят красные флаги — знамена концлагерей и расстрельных подвалов ВЧК — получается, что советчина приемлема даже для потомков Белой гвардии, а уж для бывших советских граждан она должна быть тем паче милой, нужной и обязательной...
А острые протесты белых посетителей по этому вопросу национал-большевики вежливо, но неизменно игнорируют.
Вместе с этим ведется тихая, но систематическая дискредитация белых и русской Белой эмиграции внутри самой России. Используются разнообразные способы, например культивирование классовой ненависти к "чужакам", "буржуям", "изменникам родины". Недавно в национал-большевицкой прессе широко распространялись статьи со списками имен из парижского масонского архива 1940-х годов, в которых перечислено несколько тысяч масонов в русскоязычном обществе Франции. В этом перечне малоизвестных и непроверенных фамилий, на добрую треть даже не русских, заметен один-другой десяток более громких имен — это на миллионы русских эмигрантов во всем мире. Пытаются создать впечатление у неискушенного читателя в России, что белая русская эмиграция насыщена вольными каменщиками и, следовательно, ей верить и идейно сочувствовать нельзя. Национал-большевики и пропагандисты не знают, или умалчивают, что их излюбленное большевицкое "товарищ" пришло к социалистам и революционерам как раз из масонских лож, где этим словом обозначают вторую, основную, из трех степеней посвящения: ученик, товарищ, мастер.
Следует задуматься над психологией людей, пропагандирующих национал-большевизм. Один из типов этой категории — профессиональный агитатор, наглый лгун, выполняющий заказ. По разным причинам ему не удалось пристегнуться к "демократическому" поезду, а советизм в чистом виде уже давно не респектабелен. Вот он и служит бредовой по сути идее, сочетающей такие противоположности, как "царь" и "советы". Другой тип — искренне верит в нелепицу национал-большевизма, тем самым оправдывая насилие, совершенное над своим собственным народом, может даже над собственными близкими родственниками. Так как коммунизм и любая форма национального сознания по логике радикально несовместимы, то те, кто пытается это сделать, мыслят вопреки реальности — а это клиническое определение сумасшествия. Сознательные национал-большевики — или лгуны, или умалишенные, и это не аргумент в споре, а психологический диагноз.
Необходимо указать и на особенный нравственный смысл национал-большевизма и всякого оправдания советчины вообще. Оправдание преступной и антинародной системы тем самым является моральным соучастием в коммунистических и советских преступлениях. Оправдывающие СССР национал-большевики становятся моральными соучастниками и убийства Царственных Мучеников, и преступления Павлика Морозова, и разрушения храмов, и гонений на верующих, и раскулачивания, и Гулага, и прочих несметных мерзостей социалистической тирании.
Реальной политической перспективы у национал-большевизма не имеется. Тем, кто надеется как-то под крылом этого мировоззрения "использовать" коммунистов, следует помнить, как Ленин и К° расправились в свое время со своими союзниками эсерами — а между партией эсеров и партией коммунистов было очень много идейной совместимости… Ошибаются и те, кто надеется использовать национал-большевизм как промежуточное идейное состояние от советизма к истинному русскому патриотизму. Настоящие русские патриоты, светлая надежда России, не нуждаются в таком идейном "мостике", а те, кто до сих пор погряз в советчине, не представляют настоящей ценности для отечества: идейно они — люмпен-пролетарии, с которыми все равно создать ничего путного невозможно. Так зачем эти "совки" для России? Пусть и месят свой советский навоз. Все кто умен, кто честен и кто смел — уже сделали свой выбор. Как государственная идея национал-большевизм уже мертв.
Однако до поры до времени еще надо помнить, с чем мы имеем дело. Национал-большевики все еще шипят, кликушествуют, пытаются поправлять СССР, клевещут исподтишка на Белую гвардию, рядятся в ризы патриотов и поборников Исторической России. Перефразируя один гнусный лозунг, они — "дети Чапаева, которые хотят сойти за внуков Суворова", чтобы и в грядущей России по-советски задавать тон, чавкать у редакционных кормушек, безбедно существовать, вещать о "русскости" колхозов и стахановщины. Но грядущая Россия — не СССР и не жалкая Российская Федерация. В истинно патриотическом русском будущем для национал-большевиков места нет, так же как и для "западников", по самой природе вещей. А нам сегодня просто нет нужды пачкаться взаимодействием с вымирающими рептилиями советского агитпропа и с безнадежно умалишенными последователями "советской" (то есть нерусской ) России.
Владимир Беляев
